ИНФОРМАЦИОННАЯ ВОЙНА. Рой дезинформации

ИНФОРМАЦИОННАЯ ВОЙНА. Рой дезинформации
Александр Морозов – журналист, публицист и научный сотрудник Академического центра Бориса Немцова в Карловом университет (Прага). Преподавал в Бохумском университете (Германия) и работал в Deutsche Welle.

Морозов анализирует политические цели и задачи кремлевской дезинформационной кампании. Он также выдвигает предложения о том, как можно улучшить анализ дезинформации и как ей противодействовать.

Рой дезинформации

– Нам не хватает какого-то нового термина (чтобы описать информационную активность путинского режима – КЦ). За пять лет в среде специалистов сложилось представление, как устроена информационная активность Кремля. Это поле порождает и фейки — это сконструированные конкретные сообщения, и «пропаганду» — это многочисленные полемические высказывания, и дезинформацию — это заведомо ложные сообщения или интерпретации событий.

Это не «машина», а скорее «рой», «нейросеть». То есть работа многочисленных отдельных медиаинституций и отдельных авторов, которая координируется совсем не так, как это было в пропаганде времен борьбы двух блоков.

Из-за этого сейчас много внимания уделяют кремлевским «методичкам», «темникам», т. е. Некоторому аналогу советских «руководящих указаний». Мы знаем, что такие «темники» есть, они вырабатываются администрацией президента. Но их роль значительно ниже.

Организация информационной атаки сейчас устроена иначе: тысячи производителей слов и изображений действуют самостоятельно, опираясь на очень общий фрейм, в котором Кремль только задает цель информационной атаки. Все остальное порождается самим «роем», который начинает атаковать с разных сторон, а затем движется в коридоре, который он сам и создал.

И внутри этого коридора «креативно» используются любые формы высказываний: создание мемов, использование фото и видео-изображений, экспертная колумнистика, выхватывание из контекста высказываний европейских или американских политиков, заведомое искажение смысла события за счет заголовков и т. д.

Как это назвать в целом? Это не пропаганда в классическом смысле, и не дезинформация, как она понимается в теории журналистики. Это своего рода — партизанская консциентальная война, в которой «все средства допустимы».

Проблему представляет не фейк сам по себе — их очень много возникает в современных медиаполях — а именно «информационная атака». Внутрь которой встроены и фейки, и хакерские нападения, и публичная борьба на международных форумах и т. д.

Информационные нападения на Беларусь и Чехию

Главная черта кремлевской дезинформации — высокая оппортунистичность, лабильность (от лат. labilis скользящий, неустойчивый). У нее нет длинной политической логики. Она вся состоит из тактических нападений.

Яркий пример: Лукашенко. Казалось, что Кремль дорожит Беларусью, поскольку это полезный политический партнер, а после 2014 года и важный канал обхода санкций. Казалось бы, цена Беларуси должна расти, особенно после аннексии Крыма и конфликта с Украиной. Но нет! Кремлевский информационный рой начал мощную атаку против Лукашенко по всему периметру.

Или, например, информационное нападение на Чехию. Казалось бы, в чешском обществе, как показывают опросы, очень высокий уровень евроскептицизма, сохраняются симпатии к России, а действующий президент вообще противник санкций. Зачем осложнять отношения с Прагой? Вроде бы выгодно поддерживать определенный «режим доверия».

Тем не менее российские медиа стимулируют конфликт, выбрасывают поток ревизионистских и оскорбительных публикаций, связанных и с чешскими легионерами, и с 1968 годом, и с второй мировой войной.

Не политика, а клоунада

– …Одни режимы ведут идейную борьбу, у них реально иные общества, чем европейские. Как Китай или Иран. Другие ведут борьбу за имидж, как Казахстан или Азербайджан. Но то, что делает Кремль в этой сфере — это очень странный постмодернистский проект.

Все понимают, что у Кремля нет никакой цивилизационной альтернативы, с одной стороны, а с другой — Кремль перешел от борьбы за имидж, которую вел в свое время, в том числе уже и при Путине в 2000-2010, к другой форме информационной игры.

Довольно долго Путин говорил: наши политические интересы идут вслед за экономическими. Капитализация, выход на рынки, выгодные экономические условия — вот наша цель, говорил он. И политические и медийные структуры следовали этой логике.

Но после 2014 года кремлевская медиаполитика — это Джокер. Мы видим какое-то болезненное наслаждение хаосом, дестабилизацией, неразрешимыми проблемами в других обществах. На мировых площадках российские представители стали выступать провокационно грубо. Это не политика, а клоунада. В ней очень много декадентского. В кремлевских медиа очень много холодного маньеризма. Они не рассчитаны на то, чтобы вызывать сочувствие и симпатию аудитории.

Никакого философского послания остальному миру в этой пропаганде нет, кроме: «Да, мы грубые, мы лжем, мы не рассчитываем на вашу симпатию, вы с нами не считаетесь, мы будем демонстрировать наглую силу и больше ничего».

Не хватает большого анализа одного кейса

– Нам очень не хватает большого, всестороннего анализа одного кейса. Есть эпизоды, на которые все ссылаются – «девочка Лиза», «распятый мальчик», история дезинформации вокруг MH17 и т. д.

Важно показать на одном кейсе, каким образом в информационной атаке большой длительности, скажем, идущей в течение 12 месяцев, задействованы различные структуры — не только медиа, но и общественные организации, публичные персоны, мозговые тресты, аппараты органов власти. Как эта атака подкреплена дипломатическими действиями, какую форму она принимает в риторике Путина. И каков результат такой атаки.

Я бы взял для такого анализа, например, атаку на греческий епископат и Константинопольский патриархат в 2018 году. Или, атаку на Лукашенко, которая началась в декабре 2018 и идет уже год.

Партизанская тактика

– Если вы посмотрите российские военные обозрения и программные внешнеполитические статьи, то легко увидеть, что в силовом окружении Путина господствует такая рамка: мир движется к глобальной войне в горизонте 2035 года, а если войны и не будет, то будет масштабное столкновение США и Китая и новый «передел мира».

Россия находится в слабой позиции по сравнению с возможностями США, НАТО, Евросоюза в целом, Китая. Политический класс в России считает, что Путин выводит Россию на стратегически выигрышную позицию накануне глобального передела мира. А поскольку Россия слабее, то, как они убеждены, она должна следовать партизанской тактике.

Об этом прямо пишут: это — партизанская война, а в ней любые средства допустимы против превосходящего и хорошо организованного противника. Отсюда и отношение к хакерству, обсуждение возможностей рвать подводные кабели, использовать любые средства хаотизации, фрагментации в отношении других обществ.

Путин обменял будущее России на Крым

– Я писал о том, что Россия платит за Крым деградацией собственного общества. Так оно и есть. Этот процесс продолжается.

У Кремля большие резервы, он может позволить себе военные и политические операции далеко за пределами страны. Санкции — это важный символический жест, фиксирующий неприемлемость курса Кремля, но они, конечно, не наносят существенного экономического урона.

«Украинский Крым является ядом, который непрерывно пять лет впрыскивается мелкими дозами в организм всей системы российского образования, культуры и в целом всей повседневной системы аргументации национальной идентичности»

Однако аннексия Крыма загнала российское общество в очень узкий коридор. И этот коридор сужается. Путин искалечил Россию этой аннексией. Я согласен с теми, кто пишет: Путин обменял будущее России на Крым.

Ответная журналистская мобилизация. Кремлевскую дезинформацию можно нейтрализовать?

– Да, можно. Но они касаются только североевропейских обществ, Германии, стран Скандинавии, Голландии. Дело заключено в медиакультуре разных стран. Она — разная.

На севере Европы сохраняется атмосфера высокой ценности квалифицированных экспертных оценок. Если специалист, занимающийся 20 или 40 лет проблематикой Ирана, высказывает мнение в медиа, то значительная часть общества это принимает, как адекватную оценку, которой надо следовать.

Но проблема в том, что на юге Европы, на Балканах, в Восточной Европе — другая политическая культура. Здесь верят источнику «альтернативного мнения». «Представители истэблишмента вам рассказывают вот это, а я сейчас вам расскажу как это было на самом деле».

В России появилось колоссальное количество историков-любителей, которые производят тонны литературы, они демонстрируют читателю «работу с источниками», при этом вся картина событий искажается, реальный контекст утрачивается.

Например, пакт Молотова-Риббентропа. Казалось бы, историки предыдущего поколения ясно показали, что пакт негативно подействовал и на сам СССР, поскольку Сталин после его подписания отказывался верить данным разведки о том, что Берлин готовит войну на Востоке. Но теперь вот Путин решил вернуться к концепциям конца сороковых годов и доказывать полезность этого пакта. И значительная часть общества начнет этому верить.

На мой взгляд, успешно действует центр European Values(«Европейские ценности») в Чехии. Он создал экспертную сеть, и его центр показывает участникам сети: вот здесь началась информационная атака. Журналисты это видят и решают для себя — надо ли отвечать. Происходит естественная ответная журналистская мобилизация.

Победа за счет более открытого и свободного языка

• …Что касается дезинформации, то сами структуры и люди ее производящие, относятся к ней так: «Ну и что из того, что мы обманули? Это партизанская война и тут все позволено». Поэтому разоблачения дезинформации не действуют.

Образованная часть российского общества в сетях, в фейсбуке возмущается какими-то грубыми формами лжи, нагнетания милитаризма, ревизии истории и т. д., но это возмущение не может привести к каким-то институциональным мерам.

Поэтому я думаю, что очень важно развивать дальше целые медиаинституции — телеканалы, ютьюбблогинг, экспертные сети, которые бы поддерживали на русском языке другой образ мира.

В конечном счете победа над этой посткрымской деградацией общества будет достигнута за счет средств культуры, за счет более открытого и свободного языка описания мира.