“Ты выращиваешь здесь сепаратиста”: есть ли у моего ребенка будущее в оккупированном Луганске

Война, которая стала частью нашей обыденности

Я привычно не реагирую на фразы о том, что калечу будущее своему ребенку, эгоистично выбрав настоящее во временно оккупированном Луганске.

Фразу о ребенке без будущего здесь я слышу часто. От друзей чаще всего. Близкие, вероятно, на то и близкие, чтобы говорить с нами без купюр.

“Ты растишь здесь сепаратиста”

Мой ребенок уточняет иногда: “Путин наш президент?” Наивно и от того искренне.

В его детской иерархии первых лиц страны нет Пасечника – о нем не говорят в российских новостях, которые мы смотрим время от времени, а вот Путина он знает и узнает. И это при том, что я не говорила с ним об этом ни разу. Ни разу, хотя это, вероятно, и было ошибкой.

“Мы – Россия?” Вполне закономерный вопрос ребенка, который слушает радио и смотрит новости. “Киев наша столица?” Это никак не совместимо с предыдущим вопросом. Как все это пояснить ребенку, если и я сама не в силах в этом разобраться.

“Мы – Украина”, – затягиваю я свой долгий и тягучий рассказ. Мой ребенок слушает меня только вначале, выхватывая знакомые ему слова “война” и “обстрелы”. Это его реальность, он помнит это и видит последствия.

Резюмирует: “Жаль, что у нас нет поездов”. Он видел поезда, он горд этим, а я в этой его детской гордости вижу огромную провинциальность жизни в “столице” – мало кто из его сверстников может похвалиться тем, что видел поезда и ездил на них. Как и трамваи, которые тоже стали забытым прошлым для города. Мы постарались найти и поезда, и трамваи, когда выезжали летом.

“Ты растишь здесь сепаратиста”. “Ты думаешь о себе”. Уколы от близких друзей. Будто я даю ребенку яд маленькой ложкой, экспериментируя, выживет ли он.

Я перестала оправдываться. Я не отвечаю на выпады, понимая, что не все могу пояснить, а сами вопросы часто просто обида на неустроенную жизнь, на переезд, на жизнь без своего жилья.

Война, которая стала частью нашей обыденности

Я многого не понимаю, как и мой ребенок, который не может соединить Россию, Киев и войну в одной реальности. Есть война и она досталась ему. Так вышло.

Я верю, что смогу компенсировать многое любовью. Я буду всегда, сколько жива, спорить сама с собой – а надо ли было оставаться или уезжать. Как правильно, как было нужно, что лучше. Как Россия и Украина, которые стали одним целым для моего ребенка, соединенные войной – его реальностью последние пять лет, всю его жизнь.

Мой ребенок не знает, кто в нас стрелял и кто в чем виноват. Война стала такой же обыденностью, как воздух или вода. В ней живут, с ней живут. О ней говорят, на нее жалуются, от нее уезжают.

Но война при этом неизменна, как те спички и вода в погребе, которые мы храним все пять последних лет на тот страшный случай “А, вдруг”. Хотя хорошо, что в его детском восприятии нет виноватых и обидчиков.

И виной всему та самая война, которая емко характеризует все – лишения, отсутствие поездов, звуки выстрелов.

Но вместе с тем есть сотня вопросов, на которые мне придется ему отвечать.

Как? Этого я еще не знаю сама.